Памятник для медсестры из Зубцова
21-01-2014, 15:48. Разместил: admin
В ходе Великой Отечественной войны Тверская область
стала местом одного из самых кровопролитных сражений в мировой истории,
так называемой Ржевской битвы. Летом-осенью 1942 года при попытке
закрепить успех, достигнутый в сражении за Москву, и отбросить немцев от
столицы здесь погибли более 300 тысяч советских солдат. Отечественные
историки долгое время скрывали масштаб катастрофы, акцентируя внимание
на начавшейся той же осенью Сталинградской битве, которая привела к
окружению 6-й армии вермахта и перелому в войне. В 90-е о Ржевской битве
начали говорить открыто. В 2009 году о ней благодаря документальному
фильму Алексея Пивоварова «Ржев. Неизвестная битва Георгия Жукова» стало
известно широкому зрителю. Реже сегодня вспоминают о том, что бои шли
не только на территории Ржевского района Тверской области, но и под
соседним городом Зубцовом. В лесах под Зубцовым до сих пор лежат останки
десятков тысяч незахороненных солдат. Кто и почему занимается их
поиском? Об этом Мнения.ру поговорили с бывшим бойцом отряда специального назначения ВВ МВД России «Русь» Александром Константиновым,
который вместе с сослуживцами, архивно-поисковой группой из Мордовии
«Броня», при поддержке местной администрации и коммерческих структур
строит уникальный памятник в деревне Веригино, в шести километрах от
районного центра.
Александр, почему вы занимаетесь поисковой деятельностью? Что это для вас значит?Я сам участвовал в боевых действиях, и этот опыт заставил меня смотреть на многие вещи по-новому. Смерть неприглядна. Я убедился в этом во время второй Чеченской войны в 2000 году в районе Аргуна при проведении разведывательной операции. Тогда у меня погиб солдат. Я был в звании прапорщика, Сергей — старшим сержантом. После этой командировки мне дали отпуск. Вернувшись на родину, я рассказал о случившемся отцу-фронтовику. Я всегда приходил к нему за советом. Он внимательно меня выслушал и спросил, что я чувствую после этого события. Что я чувствовал? Этот сержант вырос и стал бойцом на моих глазах, я его воспитал в ГСН Софринской бригады. В какие-то секунды Сергея не стало. Своей смертью он дал нам шанс остаться в живых, и в моей жизни он навечно со мной.
Война для меня официально закончилась днем исключения из списков личного состава нашего отряда, но от себя и от снов не убежать. Хотелось делать что-то полезное для людей. Сначала сунулся в детский дом. Думал, буду помогать мебель чинить. Меня даже на порог не пустили! Потом я увидел по телевидению сюжет, в котором рассказывалось о работе поискового отряда в Смоленской области. Я считал, что те, кто когда-то «понюхал пороху», принадлежат к фронтовому братству, должны держаться вместе. И решил найти людей, которые занимаются такой деятельностью. Через интернет я довольно быстро вышел на поисковый отряд «Победа», которым руководил Сергей Николаевич Щербинин, бывший афганец.
Я не раз спрашивал себя, нужно ли мне все это. Если бог меня возвращал с заданий живым, значит, для чего-то это было нужно. Значит, я должен был что-то изменить, что-то сделать. Поэт сказал, помните? «Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе».
С первой вахтой «Победы» я посмотрел на состав поисковиков: школьники, студенты, люди постарше — и тоже вошел в состав поискового отряда. Потом судьба свела меня с замечательным человеком, ставшим сейчас моим другом. Это Алексей Кузнецов, руководитель архивно-поисковой группы «Броня» из Саранска. Так вот и началась наша совместная поисковая работа.
Что вы увидели во время поисковых операций?
Когда я впервые приехал на поисковую операцию, я отметил контраст между лесом, окруженным современной мирной жизнью, и следами войны, на которые очень легко наткнуться до сих пор. Например, лес исхожен, но стоит только копнуть глубже — найдешь немецкие гильзы, ведь здесь был немецкий укрепленный пункт. У меня до сих пор перед глазами стоит картина, как ребятишки на одном берегу Волги поднимают останки погибших солдат, а на другом берегу какие-то туристы в пьяном угаре кричат, отмечают праздник. Вот такой диссонанс.
Потом случилось важное для меня событие. Осенью 2011 года я поднял из воронки останки медсестры. Не знаю, что привело меня на то поле по дороге к деревне Мосальская, но металлоискатель пищал, поэтому я начал копать. Вытащил несколько касок, лопаток, шланги от противогаза, а потом я увидел кости. Это были крупные кости — мужчины, солдата. Я понял, что нужно определить его личность, найти медальон. На глубине 170 сантиметров наткнулся на истлевшую медицинскую сумку, где было три пачки бинтов, зеркальце, пластмассовая гребенка с надписью «Ленинград. 1938 г.». Рядом с сумкой находились кости меньшего размера — женщины. Когда я доставал череп, было ощущение, что он пророс корнями дерева, но какие корни могут быть на такой глубине? Это были волосы, коса девушки.
В 400 метрах от этого места были немецкие позиции, и девушка вытаскивала раненого, но погибла вместе с ним. Смерть она приняла геройскую. Я нашел ее смертный медальон, но вкладыш в нем не был заполнен. В Москве на экспертизе это подтвердили — ни строки, ни слова. Так что мы никогда не узнаем ее имя. Ее останки, как и останки неизвестного солдата, я похоронил в Веригино.
Затем я съездил на родину в Чувашию, в поселок Вурнары. Пошел на могилу к отцу, закурил. Как и прежде, мне нужно было поделиться с ним своими мыслями. Я рассказал ему про найденные останки медсестры: «Ей ведь детей надо было рожать, а она вот так погибла, спасая бойца». Там, на могиле отца, я понял, что должен поставить этой медсестре памятник.
Как вы решили действовать?
Я пытался понять, как мне реализовать эту идею, чья помощь и в каком объеме мне потребуется. Начал с обсуждения с Алексеем Кузнецовым, мы разместили информацию на сайте «Солдат.ру». За зиму сделали немного, но я встретился со многими небезразличным людьми, которые готовы помогать — если не деньгами, то строительной техникой, песком, щебенкой. Я хочу обратиться ко всем бывшим спецназовцам: приезжайте ко мне на стройку памятника. От вас не убудет, а в другом месте вам зачтется.
Огромную по нашим меркам помощь я получил от местной администрации. Мы все привыкли критиковать чиновников любого уровня, но в этом городке Зубцове ко мне отнеслись с самого первого дня нашего знакомства с пониманием. Благодаря их трудам появился кадастровый паспорт земельного участка, выделенный под строительство воинского мемориала, на днях перешлют разрешение на строительство.
Что происходит со сбором средств на памятник?
Пока мы собрали 187 тысяч рублей. Я вложил свои деньги, мой младший брат и мой сослуживец.
В интернете не было кампании по сбору средств? Там нужную сумму для такого дела можно собрать.
Кроме объявления на «Солдат.ру» я еще обратился на сайт «С миру по нитке». В обоих случаях КПД равен нулю. Но я к этому был изначально готов, очень многие ждут начала строительства, поэтому момент истины уже скоро. Один в поле остаться я не боюсь.?
Эскизный проект мемориального комплекса в деревне Веригино
Сколько денег требуется для памятника?
1 миллион 387 тысяч рублей. Техническую характеристику по часовне, которая там будет, мне безвозмездно дал Александр Леонидович Федоровский. Часовня красивая, на фоне всего комплекса выглядит достойно.
В самом комплексе помимо часовни будут стела с поминальным колоколом (колокол уже заказали, оплатили и в июне привезем из Воронежа), памятник, широкая аллея, где будет возможность проведения торжественных церемоний, цветочные клумбы, парковка и так далее.
Кто-то еще предлагал помощь?
Очень сложная история с немецким банкиром по имени Курт. Хочу специально об этом рассказать. Он со мной сам связался, пригласил меня к себе в московский офис. Сказал, что его дед воевал на Восточном фронте, умер уже после войны в 1969 году. Предлагал дать денег на наш памятник. Сложно было принять такое решение, но мне пришлось отказаться. Я подумал, некоторые из моих товарищей не поняли бы такого: как это, «враг нам платит». Но отказывать мне было тяжело, потому что я видел, что он действует от чистого сердца. Я хочу Курта пригласить на стройку теперь, чтобы он там при всех помогал.
Что происходило во время войны под Зубцовым, в чем вообще значение событий, известных как Ржевская битва?
Я могу судить об этом, лишь исходя из своего опыта участия в раскопках, разговоров с ветеранами и чтения документов того периода.
Человек, чья мать работала во время войны почтальоном, рассказывал мне, что, когда наши войска освободили Зубцов и Зубцовский район и ушли дальше, по реке Вазузе плавали трупы и немецких, и наших солдат, но никому до них дела не было.
Трупы лежали и вдоль железной дороги. Местный партийный аппарат мобилизовал население на их уборку, потому что железная дорога функционировала, а запах разложения перебивал общую радостную картину. Стариков, женщин и детей заставляли выходить и собирать вилами и граблями останки.
В августе прошлого года мне удалось встретиться с одним из тех, кто хоронил эти останки. Сам он ходит уже плохо, но его сын показал нам поле в 800 метрах от железной дороги, где его отец в двенадцатилетнем возрасте хоронил умерших солдат. Мы пять часов потратили на поиски, в итоге выкопали небольшую яму, нашли фрагменты скелета, но не смогли определить границы братской могилы. По словам самого старика, там похоронено более 500 человек. Оружия при них не было, немцы его забрали. Хоронили солдат в остатках одежды. Их этого я сделал вывод, что в яме могут оказаться и какие-то документы. Тогда копать мы не стали, нас было только трое, но будущим летом я попробую собрать группу побольше, чтобы расширить зону поиска. По документам того периода похоже на то, что бой шел именно там.
Значение этих кровопролитных боев мне сложно комментировать, да и нет морального права на это. Я всего лишь делаю то, что должно было делать государство.?
Говорят, люди, даже видевшие всякое, испытывают в этих местах потрясение.
Однажды мы нашли там полянку, бывшую местом сражения. Слева были немецкие военные, справа наши. Инженерное обеспечение у немцев было лучше, это видно и по тому, как окопы сделаны. В одном из окопов я нашел немецкого пулеметчика, вокруг обнаружились разбитые детали от MG 34, пилотка, китель, шинель и остатки маскхалата. Были какие-то лекарства, множество гильз, мы выкопали пять ведер.
Я поставил себя на место немецкого пулеметчика и посмотрел его сектор огня. Пошел в том направлении, метров через тридцать нашел маленький ручеек и чуть не споткнулся о немецкую колючую проволоку: она там так и лежала с тех времен. Нагнулся к ручейку и увидел кость ноги.
В том месте я нашел шесть наших бойцов, с оружием, с касками, винтовками и противогазами, на руках одного бойца уже дерево росло. У него был смертный медальон, мы открыли его, но он превратился в порошок. Никаких других личных вещей, по которым его можно было бы опознать, не было. Достали винтовку, все дерево сгнило, в магазине было три патрона, один в канале ствола. То есть боец сделал один выстрел по немецкому пулеметчику и погиб. Была мысль поставить там поклонный крест, а потом мы все-таки их в Веригино перевезли и похоронили. В том месте много крестов можно поставить.
В другой раз я ночевал в этом лесу, накануне мы четыре скелета нашли. Они лежали рядом на участке, на котором как таковой линии фронта не было. Мы знали примерно, с какой стороны немцы стояли, с какой стороны наши. И эти скелеты были голые, без снаряжения, без оружия, рядом были пустые коробки из-под немецких минометных мин.
Мы их похоронили во времянке и поставили крест, вернулись на поляну и легли спать в машинах. Я не трус, но всю ночь я не мог заснуть, хотелось убежать из этого места туда, где есть голоса людей, где светло и шумно. С тех пор я в этом лесу ночевать не пробовал. В этом лесу даже птицы не летают.
Вы упомянули об операции под Аргуном. Вы были контрактником, долго служили?
В общей сложности я служил девять лет — с 1995 по 2004 год. Изменения в стране в 90-е дали мне возможность развить в себе предпринимательскую жилку и в то же время дали почувствовать, как шатка человеческая жизнь. Вариантов у меня тогда было немного: быть убитым, оказаться в тюрьме, пропасть бесследно. Я выбрал, как мне кажется, наименее безопасный. Потеряв работу, семью, я решил начать жизнь с чистого листа.
Уехал к себе на родину в деревню. Там царила разруха, половина населения продавала другой его половине китайский ширпотреб. Я пошел в военкомат, прошел медкомиссию и оказался в Душанбе. Там задержался недолго и вскоре попал в Чечню.
Образование в то время уже начали получать? Кем вы сегодня работаете?
Я поступил в Чувашский государственный университет на строительный факультет, отучился один курс. Потом я начал учиться уже в 2000-х. В 2008 году я защитился, получил диплом юриста и сейчас работаю в Федеральной миграционной службе. В нашем профсоюзе и в совете ветеранов знают, чем я занимаюсь, и при личной встрече обещают, что, когда начнется официальная стройка, приедут ко мне и, грубо говоря, на 10 тонн цемента денег соберут.
Что сегодня происходит с памятью о Великой Отечественной войне? С каждым годом остается все меньше людей, которые участвовали в военных действиях.
Память о войне, о Победе постепенно слабеет. Сегодня молодежь не знает историю войны, имен тех людей, которые победили в Великой Отечественной. Недавно я спросил шестнадцатилетнего юношу, кого из генералов Великой Отечественной войны он знает. На что получил краткий ответ, в котором отражена степень познания, глубина обучения, широта кругозора: «Жуков и Сталин».
Мальчишки и девчонки, родившиеся в начале 90-х, которым сейчас около двадцати, несравнимо отстают по уровню образования, интеллекта, широты кругозора, интуиции от моего поколения. В какой-то момент мне стало страшно думать о том, кто придет мне на смену.
Моя цель — передать информацию о войне подрастающему поколению, тем его достойным представителям, которые чтят отца и мать, знают историю своей семьи, знают, когда его дед ушел на фронт и где был похоронен.
Вы уверены, что молодые люди должны постоянно помнить о войне? Война — это трагедия, то, чего, к счастью, нет в нашей повседневной жизни. Нужно ли нам раз за разом возвращаться к ней?
Хочу напомнить про Израиль, маленькое государство, где мужчины и даже женщины идут служить в армию, чтобы защитить свой дом, своих близких, свою семью. А мы, 145-миллионная страна, ждем и надеемся, что, если придет роковой час, то кто-то другой, не мы, пойдет защищать родных, дом, семью.
Мой отец в 1943 году ушел на фронт. Когда-то я был мальчишкой, играл его медалями, и у меня не было понимания, что такое война. Я видел, что каждый год 9 мая отец с другими ветеранами поминали своих фронтовых друзей и плакали. Они рассказывали мне, что война — это голод, горе, нищета. Но я, будучи ребенком, не мог понять все это. Однако мне пришлось хлебнуть военного лиха, когда я сам стал солдатом. Тогда я вспомнил отцовские слова.
Безусловно, необходимо помнить войну. При всем благополучии, которое сегодня присутствует в жизни. Государство сказало: наша цель — увековечить память погибших. Это благое начинание, сильный идеологический посыл. Если это все еще и подкрепится конкретными делами, тогда все будет в порядке. Ведь вся работа будет проводиться руками молодого, активного поколения. Так мы сохраним память.
Знать технические характеристики айфона и айпада — вторично. А вот не помнить свое прошлое, свое наследие — это путь в никуда.
Вы упомянули о роли государства в поисковом движении. В чем она состоит сегодня?
Государство хочет поисковое движение оформить законодательно, зарегулировать. Хотя, вроде бы, все нужные законы уже действуют. Вспомните хотя бы федеральный закон «О похоронном деле», где указано, как, за счет каких средств должны ухаживать за могилами солдат.
Для себя я четко определил: если подобные инициативы государства будут идти вразрез с моими принципами, то я дострою мемориал в Веригино, постараюсь выбить через администрацию штатную должность смотрителя или уборщика для достойного человека, чтобы он смотрел за памятником, буду сам туда приезжать как можно чаще, но на этом моя роль будет окончена.
Что именно может произойти в законодательной сфере? Чего вы опасаетесь?
Сейчас идет работа по сбору всех поисковиков под государственный контроль, все поисковики должны будут в установленном порядке регистрироваться. Эта попытка может не оправдать себя уже на этапе реализации. Кто будет отслеживать, курировать и контролировать все эти поиски. Полиция? МЧС? У них совершенно иные задачи, да и ресурсов для этого нет. Если нам не мешать, то поисковое сообщество способно к саморегуляции.
На мой взгляд, главная задача государства в этом вопросе — хотя бы чуть-чуть поощрять за поисковые работы. Думаю, важнее поощрять даже не старшее поколение поисковиков и тем более не звезд вроде байкера Хирурга, которому недавно орден вручили, а мальчиков и девочек, которые учатся в школах.
С одной стороны, государство дает возможность проявить себя в поисковом деле, но, с другой стороны, через Госдуму или другие органы законодательной власти государство пытается пропихнуть предложения о введении лицензии на использование металлоискателя — это не похоже на поддержку.
Связаться с Александром Константиновым можно по электронной почте specnaz737@gmail.com
Веб-кошелек Яндекс-деньги для помощи строительству памятника медсестре из Зубцова: 410011854073367
Вернуться назад